Alan Rickman

Имя персонажа: Severus Snape | Северус Снейп 
Дата рождения и возраст: 9 января 1960 года | 36 лет
Статус крови: полукровка
Род деятельности: декан факультета Слизерин, до нынешнего года — преподаватель зельеварения, с этого года — преподаватель ЗоТИ
Лояльность: Орден Феникса, Альбус Дамблдор, под шпионской звездочкой — Тёмный Лорд

7 фактов о персонаже

• Родился в семье чистокровной волшебницы Эйлин Принц и магла Тобиаса Снейпа. Родители часто ссорились, Тобиас был алкоголиком, часто понимал руку на Эйлин и Северуса. Мальчик рос одиноким, замкнутым.

• Северус Снейп не умеет прощать. В первую очередь — себя самого. В возрасте 10 лет встретил любовь всей своей жизни — Лили Эванс. К сожалению Северуса, дети попадают на разные факультеты в Хогвартсе. Сперва это не мешает им дружить, но с каждым годом трещина между ними становится все глубже. Пока наконец общение между ними окончательно не прерывается из-за увлечения Снейпа темными искусствами, выходки Поттера на пятом курсе и в сердцах брошенном оскорблении.

• На последнем курсе обучения Северус вступил в ряды Пожирателей смерти. В 1980 году в «Кабаньей голове» он подслушал пророчество Трелони о том, что грядет человек, который сможет победить Тёмного Лорда. Он рассказал об этом Волан-де-Морту, и тот решил, что речь идёт о сыне Джеймса и Лили Поттер. За это Снейп винит себя до сих пор. Возможно, утаи он информацию тогда, Поттеры были бы живы.

• После того, как Волан-де-Морт отказывает Северусу в просьбе не убивать Лили, он обращается за помощью к Дамблдору и переходит на его сторону. После гибели Поттеров, спасая Снейпа от судебного преследования, Альбус публично объявил его своим тайным агентом, взял в штат Хогвартса и назначил деканом Слизерина.

• В Хогвартсе имеет славу человека жесткого и принципиального. Не скрывает лояльности исключительно к своему факультету. Всем остальным щедро снимает факультетские баллы и назначает отработки.

• Пожалуй, один из самых талантливых магов в школе. Кроме зельеварения, Снейп мастерски владеет легилименцией и окклюменцией, еще в школе сам изобретал новые чары. Может летать без метлы, снимать порчу.

• Свои искренние симпатии Северус никогда не показывает открыто, гораздо от него можно встретить ироничные подколки и саркастические замечания. Склонен заботиться о студентах Хогвартса завуалированно.

Планы на игру, амбиции персонажа: не дать этому мальчику с глазами любимой женщины умереть, обмениваться колкими пикировками с профессором МакГонагалл, действовать в тенях, чтобы не дать потухнуть свету. Сидеть на двух стульях и делать то, что должен, молча и без лишних расшаркиваний.

Связь с вами: Личные сообщения, телеграмм есть у Минервы, могу выдать по запросу в личку.

Пример поста

Гордые не гневаются — они берут то, что положено им по праву сильного, или проигрывают. Поэтому Летанавир и не гневается, пусть и чувствует внутри что-то похожее на недовольство. Великая война закончилась как кончаются все великие войны — славой, выплавленной из крови. Как бы отец не утверждал обратное, крови они с Солнцем были одной: Мстящий — густое червонное золото, Мать — лунное серебро, дети их — сияющая чистотой платина, — кровь их смешалась с кровью великого предка и сияла на земле звездными брызгами. Они победили и упивались своей победой, и когда Отец сам вдруг стал сиять как Солнце, ослепительным невыносимым светом истинной власти, Друг Мертвых породил собой великую тишину.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что ты не прав. Мой брат, моя мать и я, мои сестры столь же велики, как ты, и мы в своем праве. Ты породил нас, но ведь и Солнце породило тебя. Ты не Солнце.

И никто не нарушил тишину, не разбил её, хотя Летанавир знал — он был прав. Ни Мать, скорбно поджимающая губы, ни сестры его, ни даже собственное отражение — в глазах Диртамена, кровь от крови и вздох от вздоха, связь нерушимая и незыблемая, какая бывает только у душ-близнецов, застыло невысказанное осуждение и несогласие. Тогда, в полном молчании, Фалон'Дин вышел прочь, собирать верных под знамена, пусть кровь Солнца ещё сияла на земле осколками, и мечи их ещё были от неё горячи и напиты сполна. Война была для Друга Мертвых понятием естественным и знакомым, одна из его вотчин, все его воплощение, вся его суть была её постоянным закономерным спутником. Как брат его был воплощен тайной, как мать — великой мудростью, жизнью, а Отец — отмщением, тоже жизнью, но в иной её форме, Летанавир был смертью, и Смерть, которую каждый из них — великих — в том понятии, в каком она станет для всех живых многим потом, ещё не знали, была Летанавиром.

Смерть заявила свои права и не получила никакой поддержки — Фалон'Дин не ждал ни принятия ни понимания, по большому-то счету, в них не было никакого смысла. Историю диктовали сильные — он был сильным, а значит имел право. И как всякий гордый, как любой рожденный героем и от того не способный отступить от своей сути, этим правом воспользовался. Многие потом скажут, что мир тогда был юн, как роса на листе, но Леанавир жил в нем достаточно, чтобы понять и усвоить правила игры, ведь он был одним из тех, кто их написал. Его мир был миром крови и славы, которая покупалась кровью: не сражались одни трусы. У некоторых, таких как он, выбора не было. Воевать и побеждать. Или быть побежденным и признать это спокойно и с достоинством.

Ему кажется, что Отец сражается бесчестно, но не выдвигает никаких обвинений. Если он заручился поддержкой сильнейшего из воинов, рожденных первой кровью, несшего в себе отпечаток самого Фалон'Дина, потому что воплощен он был первой смертью тоже, да будет так. Означало ли это, что Друг Мертвых отступится — нет. Он все ещё был в своем праве.

Провести нужно будет многих. Среди павших и ещё не павших Фалон'Дин сияет как последняя звезда перед рассветом, и они зажигаются рядом с ним, потому что в том, чтобы уйти рядом с героем была неизбывная честь. В том, чтобы танцевать пляску смерти, когда сама она вспыхивает меж ними потоком золотых волос и точеным мрамором лица, сосредоточенным, уверенным в своей правоте, было не страшно. Потому что когда все это кончится он проводит всех из них, и с той, и с другой стороны. Потому что даже когда они падут, их звезда не закатится, она продолжит светить им перед лицом великой тьмы, потому что ведала её лучше прочих и не ведала страха.

Фалон'Дин сказал им не бояться, и они не боялись.

Лишь раз на границе зрения тревожно дрогнуло, съежилось панической серостью: «Эльгарнан держит на поводке демона. Он всех нас убьет». Убьет — согласился Летанавир, и вспышкой серебра сам отделил голову от тела, и пролилась кровь — красная, слабая. «Тебе придется меня подождать. Я ещё не закончил». Мастерство не было демоном — он видел его, но не приближался, это был не его воин, а значит и не его забота. Как не волновал его волчонок, с которым Мать отчего-то носилась, что было ему непонятно, но может потому, что она — мать(?) — со своими детьми она себе никакого не позволяла, как с равными; как не волновал его Имшэль или Зибенкек, так не трогал его сердца и Гаксканг, потому что сражался он не против него, но против его господина. Побратима — поправил себя внутренне, и красивое лицо на секунду дрогнуло в отвращении — нет, Летанавир с Диртаменом не дали себя обмануть; бродящие наполовину в тени от самого рождения они смотрели глубже, чем прочие их братья и сестры, глубже, чем Митал и Эльгарнан. Он не взял в руки поводка и теперь проигрывал.

Мать пришла к нему ночью, одна, когда колесница луны только начала свой путь по небу. Не умоляла и не просила, ставила перед фактом — он убьет тебя за такую дерзость, Эльгарнан — отец, но ты бросил ему вызов и он не сможет проигнорировать. И Митал же предложила выход, единственный логичный в сложившихся обстоятельствах, в общем-то. Выход, который сохранил бы честь её сына и усмирил бы гордыню её златоглазого мужа. У Летанавира тоже в глазах плескался изменчивый свет, и в этом одном Мать была в своей мудрости бесконечно правой: они сражались не друг с другом, но с самими собой. Поэтому Фалон'Дин согласился.

Поединок чести был для Друга Мертвых тоже естественным и закономерным.

Сейчас Мать делает вид, что не имеет отношения к его решению, и Фалон'Дин благодарен ей как равной. Брат просит его отказаться от поединка, но Летанавир лишь ловит его взгляд, смотрит долго, внимательно, и Диртамен отступает, только плещется на границе сознание чужое беспокойство. Не мешай мне, брат. Твое волнение не поможет мне — я сам себе помогу. Если Тайна отступила перед лицом Мести, Смерть вступится за неё, за них всех.

— Я в своем праве, — и напоследок все таки направляет брату улыбку. Оба луноликие, они отражают друг друга, как стоящие напротив элувианы, понимают без слов и без жестов. Диртамен не улыбается в ответ, только скрещивает руки на груди и принимается нервно сдирать кожу вокруг ногтей. Дурная привычка. Откуда только набрался.

Что отец выйдет к нему лично он и не думал — не выйдет. Полководцы не ведут сражений — они выигрывают войну руками сильнейших, но сильнейшим воином Летанавира был он сам. Некого было противопоставить ему Гаксканг, такое сражение было бы заведомо неравным, решилось бы одним ударом. Не сражение, но бойня, любого прочего дух раздавил бы так же легко, как можно убить утенка, не заметив его под своими ногами. Поэтому Фалон'Дин ждет его сам в центре круга, спокойный, источающий легкий свет — казалось, даже волосы его, лунный жемчуг, и те тихо мерцали.

Он был в праве победить или проиграть. В любом случае, дело стоило закончить. Оборванные нити были так любимы его братом, неясные и зыбкие, Фалон'Дин же нес в себе дух завершения и к нему стремился. Раз война привела его сюда, да будет так. В последний раз он ловит взгляд своего Отца — он наблюдает за ним сверху, почти неразличимый оттуда, но Смерть все равно уверен, что они видят друг друга ясно и отчетливо, одними губами прошептал без возмущения, но с великим достоинством: «Умру или покорюсь. Таков порядок вещей», — и наконец впервые за все время замечает Гаксканг. Смотрит внимательно и оценивающе, впервые считает нужным запомнить его лицо, смотрит долго и пристально, словно раздумывая, когда наконец не возвращает ему еле заметный кивок, великая честь и великая милость, потому что Летанавир не перед кем никогда не склонял головы даже самую малость. Но это поединок, а значит сейчас они равны, и Гаксканг достоин этого жеста. Равный против равного.

— И для меня, Гаксканг.

Никто не объявляет о начале, просто оба они одновременно срываются с места, начиная визгливую песнь стали и крови. Никаких лишних движений, лишних эмоций — дух на них был и не способен просто, это противоречило его сути, Летанавир — потому что чувства мешали сейчас, война — место для ярости, но поединок — место для мастерства. Они кружат друг напротив друга, черная тень против белой, а мечи поют так громко, что не слышно даже собственного дыхания. Казалось, прошли часа или годы — само время остановилось, чтобы понаблюдать за великой схваткой. Летанавир умелый воин, но все таки это не вся его суть. Поэтому, когда Гаксканг достает его в первый раз, а земля впервые за сегодня обагряется белым золотом, Фалон'Дин чувствует не свою боль, но чужую. Страх. Диртамен дергается и делает два стремительных шага вперед, но Митал останавливает его одним взглядом. Эльгарнан смотрит внимательно. Одними губами шепчет: «Умри или покорись». И Друг Мертвых сражался.

Ему удалось задеть его лишь раз. Ничтожно мало, чтобы победить мастерство. Поэтому, когда все заканчивается, Гаксканг опрокидывает его, словно сотканный из звездного света меч Фалон'Дина с шумом катится в сторону, дух опаляет лицо потусторонним своим дыханием, Летанавир слышит голос Отца словно в самой своей голове:

— Умри или покорись.

Жидкое золото заливает ему лицо, но он не отводит взгляда, смотрит на Гаксканг со спокойным вниманием. Слышит как наяву мольбу: «Ну же, чего ты ждешь. Сдавайся. Сдавайся. Он убьет тебя», — интерес вспыхивает внутри искрой и пляшет в глазах. Что будет, если убить Смерть? И наконец закрывает глаза, выдыхая и расслабляясь. Позволяя себе вновь стать Другом Мертвых, а не героем. Диртамен звучит слишком радостно, Летанавир с раздражением думает, что потом с превеликим удовольствием оттаскает его за уши и набьет пухом его ворон свои подушки.

— Он сдается! Он говорит, что сдается!

— Пусть сам скажет.

Отец все ещё суров, но в голосе у него все равно звенит плохо-скрываемое довольство. Удовлетворение своей победой. Поэтому Летанавир делает то единственное, что еще может противопоставить ему, в последний раз на правах побежденного.

— Я сдаюсь. Гаксканг победил. Это была славная битва. Благодарю тебя.

И, когда Отец все же спускается к нему, покорно склоняет голову, уже в праве проигравшего и побежденного, безропотно целует ему протянутую руку, пачкая её своей кровью, и, наконец, падает без сил в ласковые и родные объятья Диртамена. Мать, кажется, улыбалась, сдержано, но все равно светло, на какой-то краткий миг ему одному, не отцу, а ему. «Это было мудро, мальчик».

И все же, это был её старший сын. Даже у мудрых есть слабости.